Фанаты. Счастья хватит на всех - Юлия Волкодав

В восьмидесятых заметки постепенно вытеснялись интервью. Туманов получил сначала Заслуженного, потом Народного. Вероятно, теперь ему позволялось не только петь, но и говорить – всё чаще журналисты задавали вопросы артисту до или после концерта, а не просто писали о нём в третьем лице. К интервью прилагались фотографии, пусть и подпорченные нечутким ксероксом. Но и за ними живой человек проступал неохотно. По вопросам и ответам невозможно было узнать ничего о Туманове: чем он живёт, что думает. Сашка прочитала всё, от первой до последней строчки, но целая стопка бумаги не добавила ни грамма к тому образу, который ей был уже знаком. Только в одной статье, восемьдесят девятого года, она нашла краткое, в пару строк упоминание, что Всеволод Туманов в составе группы артистов ездил с концертами в Афганистан. И – никаких подробностей.

Сашка раз за разом перечитывала заметку, но больше, чем написано, узнать из неё всё равно было нельзя. Тогда потянулась за исторической энциклопедией, по которой иногда готовила доклады для уроков. О войне в Афганистане у неё имелось очень смутное представление – их учительница, молодая, первый год после института преподававшая, сама запуталась, кто с кем воевал и почему, в итоге даже не стала спрашивать эту тему на следующем уроке. Энциклопедия тоже не слишком широко освещала вопрос, – три скромных абзаца и фотография кабульского дворца. Но главное Сашка уловила – Всеволод Алексеевич настоящий герой, он был на фронте. Можно даже попереживать (Его же убить могли! Или ранить!), но, во-первых, как бы Сашкина душа ни требовала мелодрамы, сложно игнорировать количество прошедших лет. А, во-вторых, Сашку ждали ещё статьи за девяностые годы.

Вот там целый кладезь личной информации. И фотографии Зарины, и экскурсия по дому артиста, и его любимое кресло, и его машина – дорогущий «Мерседес», со всех ракурсов. Куда там первым «Жигулям»! Зато о творчестве – почти ничего. Пресса словно отрывалась за все годы советского пуританства. Сашка увлечённо шуршала страницами, хотя порой и недоверчиво хмыкала. Вера в печатное слово у неё была безусловной, но как, скажите, поверить заметке в «Спид-Инфо», рассказывающей о новой любви мэтра эстрады? И приводящего фотографии, где Туманов обнимает свою бэк-вокалистку? Что за глупости? У него же есть Зарина. Нет, в это решительно невозможно поверить. Такие статьи Сашка откладывала в отдельную стопочку, которую потом подшила в папку с надписью: «Сомнительное» и убрала подальше в стол. На следующий день благополучно про неё забыла, вернув Туманову статус безгрешного идеала. Тогда у неё ещё это легко получалось.

С годами стало тяжелее. Или он начал чаще давать интервью?

Сашкина сокровищница постепенно росла. В какой-то момент она поняла, что передачи с участием Туманова и его выходы на концертах можно записывать на кассеты. Видеомагнитофон, равно как и телевизор, стояли в зале, где властвовал отец. Кассеты тоже покупал он, часто привозил из рейсов перезаписанные у кого-то фильмы: «Терминатор», «Побег из Шоушенка», все части «Полицейской академии». Иногда пересматривал, но чаще видеомагнитофон просто собирал пыль – отцу хватало того, что показывали по программе. И великое счастье, если концерт с участием Туманова выпадал на день, когда отца дома не было. Сашка затаив дыхание сидела перед телевизором с пультом наперевес. Сначала пыталась записывать концерты целиком, но так кассеты слишком быстро заканчивались, да и перематывать потом не с руки. Наловчилась заранее угадывать его выход и нажимать на кнопку записи. Это оказалось несложно, тайну телевизонно-концертной драматургии она легко разгадала: «тяжёлая артиллерия» в лице мэтров шла либо в самом начале, либо в самом конце. Туманова всегда выпускали после какой-нибудь певицы, исполняющей песни про любовь, так он лучше смотрелся, на контрасте. Ну и по дальнему плану, с которого начинается выход артиста, легко опознавала до мелочей знакомую фигуру, чуть прихрамывающую походку, лёгкий поворот головы.

Мама к Сашкиному увлечению относилась сдержанно, на застывшую на корточках у телевизора дочь смотрела с удивлением, но не протестовала, переключить канал не пыталась. Концерт так концерт, какая ей разница, что смотреть? Она могла даже обсудить наряд очередной поп-дивы или подпеть телевизору. Только Туманова никогда с Сашкой не обсуждала, замолкала, едва он появлялся.

Но если дома был отец, все концерты отменялись. Сашка грызла ногти в своей комнате, зная, что прямо сейчас, в эту минуту по телевизору могут показывать Туманова, а она всё пропускает. Особенно обидно становилось, если заветного эфира она ждала целую неделю, считала дни, а в последний момент оказывалось, что отец никуда не уезжает. Потом наловчилась заранее ставить кассету, программировать нужный канал и время записи на видеомагнитофоне. Смотреть телевизор это папе не мешало, но вот кассеты таким образом расходовались с катастрофической скоростью. А новые стоили дорого, и вскоре Туманов вытеснил все Сашкины с детства оставшиеся мультики и сказки, мамины комедии и медленно подбирался к отцовским боевикам. Сашка рисковала, но поделать с собой ничего не могла.

Когда на очередной день рождения она получила собственный телевизор, старый, с посаженным кинескопом, принесённый матерью с работы – поликлиника закупила новые для вип-палат, а старые продала сотрудникам по дешёвке, счастью Сашки не было предела. Видеомагнитофон ей отдали родительский, всё равно им никто толком не пользовался.

– Ты только про учёбу не забывай, – заметила мама, наблюдая, как Сашка расставляет свои сокровища на тумбочке с оторванной дверцей и тут же заряжает кассету в магнитофон.

Какое там забывай! К тому моменту Туманов уже пережил аварию, а Сашка определилась с профессией. Но уроки она теперь учила исключительно под его пение, а засыпала под его интервью. Все накопленные кассеты можно было гонять по кругу, и его голос звучал в комнате постоянно. Он успокаивал. Снаружи, за пределами комнаты, могло происходить всё, что угодно: отец кричал и бил посуду, мать причитала, что в холодильнике нет продуктов, на улице шёл снег, обещая к вечеру растаять, а за ночь замёрзнуть, так, чтобы утром в школу пришлось практически ползти, учителя пугали предстоящими экзаменами, а одноклассники просто игнорировали странную девочку, – чтобы ни произошло, за дверью комнаты ждал Всеволод Алексеевич. Надёжный и понятный, поющий о любви и дружбе, улыбающийся с афиш, провожающий её добрыми, чуть прищуренными глазами. Живущий в совсем другом мире: музыки, аплодисментов, красивой одежды и ярких огней.

Если становилось совсем тошно, Сашка не выключала его записи всю ночь. Всю ночь Туманов пел, когда отец впервые подрался с матерью. Всю ночь пел после того, как Сашка первый раз осталась у Лёшки. И когда его выгнала, тоже пел. И когда её не позвали на выпускной, конечно.

***

Нет, в общем-то, закономерно. Она давно перестала быть частью класса, и к выпускному отношения поддерживала только с Аделькой. Мама потом говорила, что Сашка сама виновата, точнее, виноват Туманов, задуривший ей голову.

– Кто с тобой дружить будет, если у тебя только он в мыслях?

Но мама ошибалась. Отношения с одноклассниками у Сашки не разладились с появлением Туманова. Они у неё никогда и не налаживались. С того первого дня, когда она переступила порог школы, с пятнадцатого апреля.

Просто мама забыла подать документы в первый класс. Как-то мимо её сознания прошло, что дочке исполнилось шесть. А может быть, сработал советский стереотип, когда в школу отдавали с семи. В марте отпраздновали семилетие, а случайно встреченная на улице подруга сообщила Ниночке, что в следующем году пятая школа первоклашек набирать не станет, всех отправят в восьмую.

– В восьмую? – возмутилась Ниночка. – Там же одни обормоты учатся! Ни за что!

Всеми правдами и неправдами, больше, конечно, неправдами и не без помощи привезённой из Турции шубки, Сашку впихнули в первый класс к концу учебного года.

Она пришла, когда не только парты, но и друзья-подруги давно были разобраны. Новенькую моментально окружили, рассматривали её тетрадки, расспрашивали, откуда она взялась. А дикая Сашка, никогда прежде не попадавшая в детский коллектив, только молчала.

Учительница занималась с ней отдельно, и Сашка как-то привыкла, что она сама по себе. Все читают про маму и раму, а она заполняет пропись, все репетируют песню для утренника, а она решает примеры по математике. Участвовать в утреннике ей никто не предложил, посчитали, что новенькая просто не успеет выучить за оставшиеся несколько дней песенку про родину. Ерунда, Сашка запомнила её, как только услышала. Но никому об этом не сказала. Постеснялась.